Нет войне! Миру - мир! |
![]() |
||||
|
![]() |
Интервью с Дмитрием Васильцом03.02.2025
![]() 24 февраля 2022 года буддийское сообщество России, как и вся страна, было крайне взволновано началом военных действий на Украине. Ведь, как всем известно, Будда всегда был последовательным противником войн и убийство человека квалифицируется в буддийском учении как наитягчайший грех. Однако из истории мы знаем, что войны имели место и в буддийских странах, и в буддизме Махаяны, в отличие от раннего буддизма Тхеравады, убийство допускается в исключительном случае для защиты мирных людей. А именно так российское руководство и квалифицировало начатые им военные действия. Поэтому и в буддийской среде появились люди, оправдывающие это событие – буддийское сообщество России раскололось. Письмо сотен простых буддистов требовало прекратить огонь и решать спорные проблемы путём переговоров, но много было и таких, кто поддерживал СВО. На разных сторонах баррикад оказались и некоторые буддийские лидеры. Например Пандито Хамбо-лама бурятской «Буддийской Традиционной Сангхи России» активно агитирует за СВО, повторяя «Будда с нами!», а глава калмыцких буддистов Тэло Тулку Ринпоче выступил против военных действий, следуя базовому Учению Будды и не усматривая в происходящем того исключительного случая, когда военные действия можно было бы оправдать – ведь Россия в этом конфликте является нападающей стороной, захватывающей территорию другой страны, а не защищающейся. Тэло Ринпоче вынужден был покинуть свой пост и уехать из страны. Рядовые же молодые граждане «буддийских» регионов – Бурятии, Калмыкии, Тывы и Алтая в большинстве своём не осмеливались отказываться от мобилизации, а многие даже стали контрактниками и пошли воевать за деньги. Многие, но не все. И вот история старшего лейтенанта Дмитрия Васильца, буддийские взгляды которого складывались постепенно. Родился Дмитрий в Приморском крае. Его мать умерла, когда мальчику было всего три года, а отец скончался, когда ему было 13 лет. Он был военным, и родственники посоветовали Дмитрию тоже связать жизнь с военной службой – поступить в Суворовское училище. Дмитрий очень тяжело переживал смерть отца и легко согласился. Четыре года он провёл в Суворовском училище в Москве, потом поступил в Московское высшее военное общевойсковое командное училище. Закончив его в 2018 г., Дмитрий продолжил службу на севере, в Печенге (250 км от Мурманска). Там он встретился с другим молодым офицером Алдаром Соктоевым, который стал его лучшим другом. Вскоре начальство, заметив его хорошие контакты с подчинёнными, предложило ему получить квалификацию заместителя командира роты по военно-политической работе, что он и сделал. В феврале 2022 их часть отправили на учения, не объясняя ничего дополнительно. Но за два дня до вторжения, - рассказывает Василец, «…командир построил личный состав и объявил, что мы будем заходить на Украину. Началась суматоха. В лагере стали показывать видеообращение Путина, раздавать листовки с указаниями о борьбе с нацистами и строгими запретами на мародёрство. "Я даже не читал эти листовки, – признаётся Дмитрий, – состояние было совершенно непонятное." Когда пацаны заходили, им был дан приказ “не стрелять”. Но когда наши колонны начали двигаться по территории Украины, по ним начали работать ВСУ. Я не могу их осуждать, они защищали свой дом... Для большинства парней это был первый боевой опыт, шоковое состояние, страх смерти». В ближайших к границе населённых пунктах российских военных встречали местные жители с российскими флагами. Дмитрий считает, что это была заранее подготовленная акция для поднятия боевого духа. По его словам, многие военнослужащие уже в самом начале отказывались выполнять задачи и уходили из Украины. – Наверное, наверху увидели, что пошёл большой отток людей. – Многие после первых же дней войны развернулись, приехали к границе и отказались идти дальше, – рассказывает Василец. – Были лагеря для них. Приезжала прокуратура и говорила: вы приедете в ППД (пункт постоянной дислокации) и по НУКу (несоблюдение условий контракта) вас уволят. Тогда это нормальная была процедура. А потом они изменили Уголовный кодекс. Дмитрий не мог так поступить: «— Я чувствовал ответственность за своих людей. Внутри меня был диалог: «Неужели ты зассал, конечно, всем страшно умирать, но там гибли наши ребята, я не мог просто так взять и уйти», — рассказывает он. «Мы спали по два-три часа в сутки, – вспоминает Василец. – Были потери, о чем поступали постоянные доклады. Моя работа была штабной: карты, обмен информацией, организация взаимодействия. В прямых боестолкновениях я не участвовал. А однажды, когда переходил из одного пункта в другой, из дома вышла пожилая женщина, которая со слезами кричала: «Когда же это всё закончится?» Одним из главных поворотных моментов для того, чтобы решиться уйти с войны, для Дмитрия стало получение «прайс-листов». «Они нам начали приходить, когда начался отток военнослужащих. Там было написано: самолёт уничтожишь – 200 тысяч, танк уничтожишь – 100 тысяч, взвод уничтожишь – 50 тысяч. Примерно так. — Я тогда посмотрел на этот лист и спросил самого себя: «Получается, я наёмник, так, что ли?», — вспоминает Дмитрий. – Получается, нас просто покупают? Это ведь для наёмников такая система. Мне не хотелось верить, что я стал наёмником, а там, наверху, решили, что нас просто можно купить.» Вторым таким моментом стала смерть двух друзей Дмитрия по службе — Алдара Соктоева и Максима Беланчика. Дмитрий не смог сдержать слёз. "Накатила ненависть, – рассказывает он. – Но потом ты понимаешь, что погибших уже не вернуть. Внутри меня просто разрывало. Я понимал, что, отвечая убийством на убийство, ты только продолжаешь этот круговорот ненависти." Смерть друзей уничтожила в нем чувство страха и у Васильца пропало желание жить, он перестал носить бронежилет. Но вскоре командир предложил Дмитрию сходить в отпуск. Он написал рапорт на отпуск, отправил в штаб своей части, но ему отказали. «Сначала я отчаялся, понял, что умру тут, а потом решил, что раз высшее начальство меня отпустило [в отпуск], то я поеду в штаб и там договорюсь. Приехал, поговорил, и меня действительно отпустили», — рассказал Василец. Дмитрий сдал оружие, по дороге, в Белгороде купил гражданскую одежду и поехал к сестре. Но там он «чувствовал себя ужасно, плохо спал, трясло изнутри, дочка племянницы чувствовала мою энергетику, боялась меня. Мне было дискомфортно, и я уехал», - рассказал он. Василец решил посетить родственников погибших друзей Алдара в Улан-Удэ и Максима Биланчика в Чите. Там он встретился с женой Максима Беланчика. Вместе они вначале поехали в Улан-Удэ на могилу Алдара Соктоева, а после и к родным Максима. "Близкие люди были убиты горем, – вспоминает Дмитрий. – Когда мы стояли у могилы Алдара, рядом уже было поле новых вырытых могил, свежих, для следующих погибших. Это было ужасное зрелище." Там Дмитрий утвердился в решении не возвращаться на фронт. «Из этой поездки я привёз буддийские четки — и тогда же окончательно понял, что хочу изучать буддизм. Это не было скоропалительное решение — вся моя жизнь вела к этому: я интересовался буддийской философией ещё во время службы на Крайнем Севере. После смерти друзей пережитое потрясение было так велико, что справиться с кризисом, в котором я находился, переосмыслить и заново открыть себя мне смогла помочь только эта философия.»
Он вернулся в свою часть в Печенгу и написал рапорт, чтобы его уволили со службы. Из архива Д.В. — Мне сообщили, что, если меня уволят, у меня не будет военной пенсии и квартиры. Мне уже было совершенно без разницы... Я написал объяснительную, сказав, что я отказываюсь выполнять все приказы, касаемые моего участия в СВО. К этому моменту уже были люди, и из нашей части тоже, которых увольняли по НУК (несоблюдение условий контракта), — говорит Василец. Пока шёл процесс его увольнения, в Уголовном кодексе РФ произошли изменения — теперь уволиться стало нельзя. В статью 332 УК («Неисполнение приказа») добавились подпункты 2.1 и 2.2, согласно которым отказ от участия в военных действиях наказывался лишением свободы от двух до десяти лет. Также были приняты поправки в Уголовный кодекс, ужесточающие наказание по ряду статей: самовольное оставление части теперь каралось лишением свободы сроком до 10 лет, дезертирство — до 15. Также Уголовный кодекс пополнила статья «Добровольная сдача в плен» (от 3 до 10 лет лишения свободы). Дмитрия снова вызвали в часть, построили в ряд с другими желающими уволиться и объявили, что в случае невозвращения в Украину им грозит тюрьма. Многие решили вернуться на СВО, но Дмитрий повторно написал отказ. «У меня была возможность дезертировать и сбежать из части, но я не захотел. Я принял решение пойти до конца. Я хотел показать своим примером, что, если вы не хотите потерять себя и стать убийцей, у вас есть выбор — пусть даже за свои убеждения придётся платить свободой. Военно-следственный отдел и прокуратура пытались давить, запугивали, что я сяду на 10–15 лет, но я стоял на своём. Адвокат, которую я нашёл с помощью правозащитников, сказала мне, что с вероятностью в 99% меня посадят, но мы боролись до конца. Мы настаивали на том, что я имею право на замену контрактной службы на альтернативную гражданскую.» Альтернативная гражданская служба — конституционное право каждого российского гражданина, гарантированное Конституцией и Федеральным законом «Об альтернативной гражданской службе». Разрешение на АГС даётся в том случае, если несение военной службы противоречит политическим, религиозным, личным убеждениям человека. Право на АГС имеют в том числе и люди, ранее служившие в армии и имеющие боевой опыт, — в том случае, если пацифистские убеждения сформировались после начала прохождения службы. С этого момента до открытия уголовного дела, по словам Дмитрия, прошло около двух недель. Все это время на него давили, пугали сроками в десятки лет, вызывали в различные ведомства. Всего Василец письменно отказался от возвращения на фронт четыре раза. Все время, пока шло следствие, я жил в служебной квартире, по повесткам являлся в суд, не скрывался и не прятался. Мне кажется, что люди в прокуратуре были со мной солидарны. Они понимали, что я воевал, терял там друзей, рисковал жизнью. Я думаю, что они понимали: у них нет морального права осуждать мой выбор. Прокурор просил дать Дмитрию три года, линия защиты строилась на противоречии военной службы буддийским убеждениям молодого офицера, и судья назначила 2,5 года. Судья апелляционной инстанции сократил срок ещё на три месяца, до 2,2 лет, так как Дмитрий был сиротой. Василец думает, «что решение принималось на более высоком уровне, но я чувствовал, что по-человечески судья мне сочувствует. После моего последнего слова я видел, что секретарь вытирала слезы. Прокурор тоже подходил, говорил: вы поймите, я просто делаю свою работу, ничего личного. Мне выдали предписание прибыть в колонию-поселение в Калмыкии, я купил билеты на поезд и поехал самоходом. По приезде меня встретили родственники друга, накормили и отвезли к месту заключения. Колония — режимное учреждение, как и армия. Я чувствовал себя привычно в таких условиях. Быт скудный, но не ужасный: деревянный пол, кое-где со стен краска облупилась, кровати двухъярусные. Колония, где я отбывал срок, была «красная», то есть такая, где все порядки устанавливает администрация, а не блатные. С этим связана одна интересная процедура: когда ты приезжаешь, вот только-только вещи скинул, на досмотре включают камеру, дают тебе веник и говорят под запись: иди, подметай. Ты на камеру должен слушаться представителя ФСИН и работать, а ни один честный вор такое выполнить не может. Я не был знаком с этими порядками, но мне и не пришлось ничего делать: попался понимающий дежурный, который узнал, что я боевой офицер, и поверил мне, что я не собираюсь тут жить по блатным порядкам. В первые же дни мне показалось странным, что все осужденные ходят в робах, держа руки за спиной. Одно из послаблений режима в колонии-поселении как раз и заключается в том, что можно ходить «по гражданке». Спустя два дня я начал задавать вопросы помощнику дежурного: почему есть такое распоряжение начальника колонии, закреплено ли это как-то документально? Он испугался и отвёл меня в дежурную часть. Я не скандалил, говорил вежливо — мне просто было важно разобраться. Со мной поговорил заместитель начальника колонии. Я повторил ему вопросы про форму, про руки. Потом я спросил про питание, потому что первое время в колонии я почти не ел. Там очень плохая вода, с неприятным привкусом и запахом. Все, что на ней приготовлено, есть было невозможно. Спросил и про то, почему нельзя пустить в душ людей, приехавших с работ, — почему они должны мыться из баклажек? Наконец, я поинтересовался, почему я тут уже третий день, а мне не выдали ни матраса, ни подушки, ни постельного. Замначальника меня выслушал, сказал, что все по регламенту, и по рации распорядился выдать мне все, что мне причиталось. Однако на следующий день меня начали вызывать по очереди в разные отделы на беседы. Спрашивали, кто такой, почему качаю права, правда ли служил. Я рассказал свою историю, объяснил, что всегда ел то же самое, что и мои бойцы, никогда не жаловался. В итоге мне объяснили, что в этой колонии работает система УДО: за него не нужно платить деньги, выслуживаться как-то, получать по блату. Сказали, что, если хочу выйти раньше, нужно перестать задавать вопросы и просто работать. Посовещавшись с другими осужденными, я понял, что это оптимальный вариант и в моей ситуации. Незадолго до моего освобождения вопрос с водой тоже решился: поставили новую дорогую очистительную систему, и еда стала чуть более съедобной. — В первую неделю моего нахождения в тюрьме мне прислали около десятка писем. Меня вызвал опер и говорит: «Кто тебе там пишет?» Я ничего не стал скрывать и сказал, что в интернете есть моё интервью. Письма приходили со всего мира. Люди поддерживали бывшего офицера, писали: "Держитесь, не сдавайтесь, мы с вами!" Один из сотрудников даже в шутку пожаловался: "Василец, скажи им, чтобы перестали тебе писать, я устал забирать твои письма." Дмитрий рассказывает, что позже письма стали сортировать. Прошедшие цензуру — в основном это поддерживающие письма — передавали, а те, где было много политики, откладывались в сторону. — Письма писать необходимо, там вся информация передаётся между сотрудниками администрации, они это обсуждают. Все понимают, что люди тебя поддерживают. Ты чувствуешь себя в относительной безопасности, потому что начальство тоже знает, что ты не один. В конце перед освобождением уже там так по-смешному было, администрация мне говорит: «Дим, ты когда выйдешь, скажи там всем, что ты живой, что всё у нас тут нормально, чтобы перестали писать», — смеясь, вспоминал Дмитрий. Поскольку «Мемориал» признал меня политзаключённым, меня подписали на какую-то газету для политзеков. И когда она пришла, в колонии случилась паника — для них это прямо трагедия была. Приехал замначальника подавленный и сказал: нас уволят, и тебя уволят, и всем нам плохо будет. Мне пришлось написать отказ от этой газеты, чтобы всем жилось спокойно. Люди писали мне о разном: истории из жизни, слова поддержки, открытки, пожелания здоровья. Писало много людей из-за рубежа: из Германии, из Португалии, из Австрии, США, Беларуси, Казахстана. Вкладывали в конверты фотографии природы, цитаты жизнеутверждающие, наклейки. И что самое удивительное — многие оставляли обратные адреса. По-моему, очень хороший знак, что люди не боятся. Поначалу я отвечал на каждое письмо, а потом перестал — не хотел, чтобы мою переписку читали цензоры. В заключении Дмитрий читал книги, перестал есть мясо, работал на колбасном заводе. «Меня поставили на оболочечную кишечную продукцию. Я чистил кишки для того, чтобы забивали уже фарш в колбасу. Работа достаточно тяжёлая, чёрная самая, некоторые люди не выдерживают запаха, их начинает тошнить» , — рассказывает Дмитрий. Вечерами он старался читать и отвечать на письма, которые в колонию ему присылали сторонники. “Один мой товарищ, тоже осуждённый, помог мне организовать уголок в нашей комнате: сделал мне свет, столешницу, нашёл на заводе потрёпанный компьютерный стул. Я сидел вечерами, если оставались силы, и читал, выписывал что-то, размышлял. Я раздобыл много буддийской литературы. Начал с основ — «Путь Бодхисаттвы» Шантидевы, «Больше чем религия» Далай-ламы. Много читал Евангелие, «Царство Божие внутри вас» Льва Толстого. У меня было мало художественных книг, в основном — биографии. На меня большое впечатление произвела автобиография Махатмы Ганди «История моих экспериментов с истиной». До сих пор со мной блокнот, исписанный цитатами оттуда. Рядом с моим столом был телевизор, по которому показывали федеральные телеканалы. По вечерам, пока я читал, люди смотрели новости, а потом — ток-шоу с Соловьёвым. Меня это злило поначалу, но я учился абстрагироваться, погружаться в книгу, не воспринимать шум за спиной. Знакомые искренне удивлялись, не понимали, как можно читать в таких условиях. Садился за стол, доставал свои книги и выписывал цитаты. Сейчас мне ближе буддизм, он даёт инструменты для внутренней работы над собой. Эта философия подобна науке, этому нужно учиться, это путь длиною в жизнь. Отсидев треть срока, Дмитрий подал прошение на УДО. У офицера были отличные отношения со всеми в колонии, его поддерживала администрация, были поощрения за работу, но это не помогло ему выйти по УДО с первой попытки. В суде посоветовали подать ходатайство, когда пройдёт половина срока. Спустя несколько месяцев Дмитрий снова подал прошение и на этот раз оказался на свободе - смог выйти из колонии по УДО (условно-досрочное освобождение). “На втором заседании судья и прокурор задавали мне провокационные вопросы и ждали, что я начну, наверное, выходить из себя, давать волю эмоциям, – вспоминает Василец. – И я уже думал, что, по ходу всё, напишут, что я экстремист, и оставят сидеть дальше. Задали мне вопрос: «Почему вы отказались выполнить приказ?». — Я говорю: «Не могу убить человека». — Что, ни одного? — Я ответил: «Да, ни одного». “Прокурор также задавал провокационные вопросы, – вспоминает Василец судебное заседание. – Когда судья спросил, какие у него ко мне претензии. Прокурор сказал: ”Ваша честь, этот человек психически неустойчив”. Вместе с Дмитрием в его колонии сидел его друг по такой же статье. Он тоже отказался продолжать воевать в Украине. «В моей бригаде, после меня где-то офицеров пять пошли по моему пути. Но они не хотели публично светиться. Просто признали вину в неисполнении приказа и им дали “по минималке”, 2 года, получается. Некоторые вышли даже раньше меня» - рассказал Василец. «Никто не верил – ни адвокат, ни правозащитники, да даже я сам – что получится освободиться. Значит, вселенная мне помогает, и у меня есть здесь задачи, которые нужно реализовать. Многие советовали замолчать, а по-хорошему - уехать за границу, забыть всё и начать новую жизнь. Но я этого делать не собираюсь, никуда уезжать не хочу». Я сказал на суде: «Мне нужен мир!» А у народа Украины я хотел бы попросить прощения за всё то горе и все скорби, которые они сейчас переживают, за всех потерянных людей на этой войне. Я был среди тех, кто её начал, и прошу за это прощения». Мне не интересуют политики, территории, интересы бизнеса. Больно, что из-за этого гибнут люди: дети, женщины, старики, гибнут непонятно за что. Нужно учиться брать на себя ответственность за свои действия. Я был среди тех, кто начал эту войну, отказался участвовать в этом дальше и не откажусь от своих слов».
|
|