Свод средних сутр [56]. Сутра об Упалии
("Буддизм России" № 34, с.4-11)
Предлагаемая впервые в русском переводе палийская сутра повествует о том, как богатый и умный мирянин Упали(й), бывший прежде покровителем и сторонником джайнского учения, был переубежден Буддой Шакьямуни и стал его последователем.
Перевод с пали и примечания А. В. Парибка
Так я слышал. Однажды Блаженный пребывал в Наланде в правариковой манговой роще. И в ту же пору ниргрантха, сын Джняти, находился в Наланде вместе с большой своей свитой ниргрантх. И вот ниргрантха Долгий Тапасвин прошелся по Наланде за подаянием, а после еды, вернувшись со сбора подаяния, направился в правариковую манговую рощу, где был Блаженный. Придя, он любезно поздоровался с Блаженным, обменялся с ним учтивыми, любезными речами и стал подле. И стоящему подле ниргрантхе Долгому Тапасвину Блаженный сказал: «Вот же есть сидения, Тапасвин; усаживайся, коли желаешь». Тут ниргрантха Долгий Тапасвин выбрал сидение пониже и сел подле. И сидящему подле ниргрантхе Долгому Тапасвину Блаженный сказал: «Скажи, Тапасвин, сколько деяний выделяет ниргрантха, сын Джняти, определяя свершение дурных деяний, осуществление дурных деяний?» «У него нет в обычае выделять и определять “деяния”. У ниргрантхи, сына Джняти, любезный Готама, в обычае выделять и определять “стволы”» «Так сколько же “стволов” он выделяет?» «Три, а именно: “ствол” тела, “ствол” речи, “ствол” ума.» «И что же, Тапасвин, “ствол” тела одно, а “ствол” речи иное, “ствол” ума другое?» «Именно так, любезный Готама.» «Скажи, Тапасвин, который из этих трех так взаимно различённых, так взаимно разделенных “стволов” ниргрантха, сын Джняти, определяет как гораздо более зазорный “ствол” ли это тела, или же “ствол” речи, или же “ствол” ума?» «Таким он, любезный Готама, определяет “ствол” тела, но не “ствол” речи и не “ствол” ума». «“Ствол” тела, утверждаешь ты, Тапасвин?» «Да, утверждаю я, любезный Готама». «“Ствол” тела, утверждаешь ты, Тапасвин?» «Да, любезный Готама». «“Ствол” тела, утверждаешь ты, Тапасвин?» «Да, любезный Готама». Итак, отвечая Блаженному, ниргрантха Долгий Тапасвин трижды определенно высказал свой взгляд на этот предмет.
Затем ниргрантха Долгий Тапасвин спросил Блаженного: «А ты, любезный Готама, сколько “стволов” выделяешь, определяя свершение дурных деяний, осуществление дурных деяний?» «У Татхагаты, Тапасвин, в обычае выделять и определять не “стволы”, а деяния». «Так сколько ты выделяешь “деяний”?» «Три деяния, а именно: деяние тела, деяние речи, деяние ума». «И что же, любезный Готама, деяние тела одно, а деяние речи другое, деяние ума иное?» «Именно так, Тапасвин». «Скажи, любезный Готама, которые из этих трех так взаимно различенных, так взаимно разделённых деяний ты определяешь как гораздо более зазорное деяние ли это тела, или же деяние речи, или же деяние ума?» «Таким я, Тапасвин, определяю деяние ума». «Деяние ума, утверждаешь ты, любезный Готама?» «Да, Тапасвин». «Деяние ума, утверждаешь ты, любезный Готама?» «Да, Тапасвин». «Деяние ума, утверждаешь ты, любезный Готама?» «Да, Тапасвин». Итак, отвечая ниргрантхе Долгому Тапасвину, Блаженный трижды определенно высказал свой взгляд на этот предмет, а затем тот встал и ушел к ниргрантхе, сыну Джняти.
А в ту пору ниргрантха, сын Джняти, сидел в весьма большом окружении своих глуповатых мирян, предводительствуемых Упалием. И уже издали завидел ниргрантха, сын Джняти, приближающегося ниргрантху Долгого Тапасвина. Завидев его, он сказал ниргрантхе Долгому Тапасвину: «Эй, откуда это ты, Тапасвин, идешь засветло?» «А я, почтенный, только что от шрамана Готамы». «А был ли у тебя с ним какой-либо разговор?» «Кое-какой был». «И в каком же роде?». И ниргрантха Долгий Тапасвин пересказал весь тот разговор, что был у него с Блаженным. На это ниргрантха, сын Джняти, сказал: «Отлично, отлично, Тапасвин! Ты отвечал шраману Готаме так, как и подобает образованному слушателю, правильно понимающему учение своего учителя. Что может значить жалкий “ствол” ума против такого крупного “ствола” тела? Конечно, именно “ствол” тела гораздо более зазорен в свершении дурных деяний, осуществлении дурных деяний, но не “ствол” речи и не “ствол” ума».
Услышав эти слова, домохозяин Упалий сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Верно, почтенный, Тапасвин молодец! Пойду-ка я, почтенный, опровергну взгляд шрамана Готамы на этот предмет. Если шраман Готама будет высказываться так же, как он высказывался в ответ достопочтенному Тапасвину, то, как сильный мужчина ухватил бы длинношерстного барана за шерсть и на себя потянул, к себе притянул, за собою бы утянул, так же точно и я шрамана Готаму утверждение за утверждением на себя потяну, к себе притяну, за собою утяну; или, как сильный ремесленник-винокур притопил бы винокурную корзину в воде глубокого пруда, схватил бы ее за угол и на себя потянул, к себе притянул, за собою бы утянул, точно так же и я шрамана Готаму утверждение за утверждением на себя потяну, к себе притяну, за собою утяну; или, как сильный жулик-винокур взял бы за угол сито из волос и стал бы его трясти-потряхивать, да и порастряс бы, точно так же и я возьму его утверждение за утверждением, стану трясти-потряхивать, да и порастрясу; или, как шестидесятилетний слон, забравшись в глубокий заросший лотосами пруд, играет в игру, что называют “полощи коноплю”, точно так же и я, право слово, сыграю с ним в игру, прополощу его, что коноплю! Пойду-ка я, почтенный, опровергну взгляд шрамана Готамы на этот предмет». «Хорошо, ступай ты, домохозяин. Мог бы и я опровергнуть шрамана Готаму, или ниргрантха Долгий Тапасвин, или же ты».
Услышав это, ниргрантха Долгий Тапасвин сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Не нравится мне это, почтенный, чтобы домохозяин Упалий опровергал шрамана Готаму. Ведь шраман Готама колдун, знает завлекательное колдовство, и им завлекает к себе слушателей иных проповедников». «Нет тому места, нет зазора, Тапасвин, чтобы домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме; уместно зато, чтобы шраман Готама перешел в ученичество к домохозяину Упалию. Ступай, домохозяин, опровергни взгляд шрамана Готамы на этот предмет. Мог бы и я опровергнуть шрамана Готаму, или ниргрантха Долгий Тапасвин, или же ты». И во второй, и в третий раз говорил то же ниргрантха Долгий Тапасвин. А ниргрантха, сын Джняти, отвечал: «Нет тому места, нет зазора, Тапасвин, чтобы домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме; уместно зато, чтобы шраман Готама перешел в ученичество к домохозяину Упалию. Ступай, домохозяин, опровергни взгляд шрамана Готамы на этот предмет. Мог бы и я опровергнуть шрамана Готаму, или ниргрантха Долгий Тапасвин, или же ты».
«Хорошо, почтенный», отвечал домохозяин Упалий ниргрантхе, сыну Джняти, встал с сиденья, попрощался с ним, обошел его посолонь и направился в правариковую манговую рощу, где был Блаженный. Придя, он приветствовал Блаженного и сел подле. И, сидя подле, домохозяин Упалий спросил Блаженного: «Сюда, почтенный, приходил ли ниргрантха Долгий Тапасвин?» «Да, домохозяин, приходил». «А был ли у тебя с ним, почтенный, какой-либо разговор?» «Был кое-какой». «И в каком же роде?» И Блаженный пересказал домохозяину Упалию весь тот разговор, что был у него с ниргрантхой Долгим Тапасвином. На это домохозяин Упалий сказал Блаженному: «Молодец, молодец Тапасвин, о почтенный! Ниргрантха Долгий Тапасвин отвечал Блаженному так, как и подобает образованному слушателю, правильно понимающему учение своего учителя. Что может значить жалкий “ствол” ума против такого крупного “ствола” тела? Конечно, именно “ствол” тела гораздо более зазорен в свершении дурных деяний, осуществлении дурных деяний, но не “ствол” речи и не “ствол” ума». «Мы могли бы с тобою об этом побеседовать, домохозяин, лишь бы ты высказывался, опираясь на действительность». «Хорошо, почтенный, я буду высказываться, опираясь на действительность; побеседуем же об этом».
«Как ты полагаешь, домохозяин: если ниргрантха захворал, страдает и тяжко занемог, а он ведь отказывается всегда от холодной воды и пользуется только горячей водою; так вот допустим, что он скончался оттого, что ему не велено употреблять холодную воду. И где же определяет ему очередное существование ниргрантха, сын Джняти?» «Есть, почтенный, боги, именуемые “умотварными существами”; среди них-то и будет его очередное существование. И причина этого вот: он же, почтенный, скончался, будучи связан умом». «Ах, домохозяин-домохозяин! Отвечай, домохозяин, подумавши, не согласуется у тебя ни прежнее с последующим, ни последующее с прежним. Не ты ли сам заявлял: “Я, почтенный, буду высказываться, опираясь на действительность; побеседуем же об этом”». «Пусть, почтенный, Блаженный и сказал так, а всё же именно “ствол” тела гораздо более зазорен в свершении дурных деяний, но не “ствол” речи и не “ствол” ума». «Как ты полагаешь, домохозяин: вот есть ниргрантха, четверным смирением-утеснением утесненный: всеотводным отводом, всеотводным сопрягом, всеотводным сдутием, всеотводным касанием. Ходит он туда и сюда и давит ногами множество мелких живых существ. Какое, домохозяин, определяет последствие этого ниргрантха, сын Джняти?» «Если это ненамеренно, почтенный, то он не определяет это как особо зазорное». «А если с намерением, домохозяин?» «Весьма зазорным будет, почтенный». «А намерение ниргрантха, сын Джняти, к чему относит?» «К “стволу” ума”. «Ах, домохозяин-домохозяин! Отвечай, домохозяин, подумавши, не стыкуется у тебя ни прежнее с последующим, ни последующее с прежним. Не ты ли сам заявлял: “Я, почтенный, буду высказываться, опираясь на действительность; побеседуем же об этом». «Пусть так, почтенный, но я стою на своем».
«Как ты полагаешь, домохозяин: эта Наланда богата и обильна, многолюдна ли и полна народу?» «Да, почтенный». «Так вот придет человек, поднявши меч, и скажет: “Сколько ни есть существ в этой Наланде всех их я сей же миг, сей же час в одну кучу мяса, кучу убоины превращу!” И как ты полагаешь, домохозяин: сможет ли он это сделать?» «И десять человек, почтенный, и двадцать, и тридцать, сорок, и пятьдесят и то не смогут. Куда уж там жалкому одному человеку!» «Как ты полагаешь, домохозяин: что, если придет сюда какой-то шраман или брахман, обладающий сверхобычными силами, овладевший своим духом, и скажет: “Я эту Наланду единой яростью ума в пепел обращу!”. Как ты полагаешь, домохозяин: сможет ли он это сделать?» «И десять Наланд, почтенный, и двадцать, и тридцать, и сорок, и пятьдесят сможет не то что жалкую одну Наланду!» «Ах, домохозяин-домохозяин! Отвечай, домохозяин, подумавши, не стыкуется у тебя ни прежнее с последующим, ни последующее с прежним. Не ты ли сам заявлял: “Я, почтенный, буду высказываться, опираясь на действительность; побеседуем же об этом”». «Пусть так, почтенный, но я стою на своем». «А ты слышал, домохозяин, что пуща Дандака, пуща Медхья, пуща Калинга, пуща Матанга все эти леса не всегда лесами были?» «Да, почтенный, я слыхал об этом». «Отчего же они лесами стали?» «Я так слышал, почтенный, что от ярости ума». «Ах, домохозяин-домохозяин! Отвечай, домохозяин, подумавши: не стыкуется у тебя ни прежнее с последующим, ни последующее с прежним. Не ты ли сам заявлял: “Я, почтенный, буду высказываться, опираясь на действительность; побеседуем же об этом”».
«Уже первою притчей Блаженного был я, почтенный, восхищен и обрадован, однако хотелось мне послушать затейливых и находчивых ответов Блаженного, потому-то я и решил противоречить Блаженному. Превосходно, почтенный, превосходно, почтенный! Почтенный словно горбатого выпрямил, словно спрятанное отыскал, заблудшего на дорогу вывел, во тьме масляный светильник поставил! Имеющий очи да видит вот точно так же Блаженный разными способами изъяснил Дхарму. Иду я ныне под защиту Блаженного, дхармы и общины монахов, и да считает меня Блаженный с нынешнего дня своим мирским последователем, нашедшим в сем защиту, покуда жив».
«Рассуди сначала, домохозяин, потом решай; благо для таких известных людей, как ты, поступать рассудительно». «А от этого я, почтенный, и того более восхищен и обрадован Блаженным, коли он так сказал мне. Ведь иные проповедники, залучивши меня в слушатели, тут же на всю Наланду трубят во всеуслышанье: Упалий, де, домохозяин, к нам в ученичество перешел. А Блаженный мне вон как говорит. Иду я ныне, почтенный, во второй раз под защиту Блаженного, дхармы и общины монахов, и да считает меня Блаженный с нынешнего дня своим мирским последователем, нашедшим в сем защиту, покуда жив».
«Но для ниргрантх, домохозяин, твой род давно уж стал кладезем; ты, пожалуйста, и впредь не откажи им в подаянии, буде они прибегнут к тебе». «А от этого я, почтенный, и того более восхищен и обрадован Блаженным, коли он так сказал мне. Я слышал, почтенный, что шраман, де, Готама так говорит: “Мне одному надо дары давать, а другим не надо, только моим слушателям надо дары давать, а чужим слушателям не надо; то, что мне дано, многоплодно, а что другим, не многоплодно; то, что моим слушателям дано, многоплодно, а что чужим не многоплодно”. И вот Блаженный сам побуждает меня приносить дары ниргрантхам! Впрочем, мы тому время сами найдем. Иду я ныне, почтенный, в третий раз под защиту Блаженного, дхармы и общины монахов, и да считает меня Блаженный с нынешнего дня своим мирским последователем, нашедшим в сем защиту, покуда жив».
И вот Блаженный произнес для домохозяина Упалия последовательную проповедь, а именно: проповедь о дарах, о нравах, о небесах; изъяснил бедственность, суету и грязь утех и преимущества отказа от утех. А когда Блаженный заметил, что сознание домохозяина Упалия стало подготовленным, пластичным, неотвлекаемым, оживленным и проясненным, изъяснил он тому образцовое изложение дхармы просветленных: тяготу, сложение, пресечение, стезю. И словно бы краска прочно взялась на чистой, отбелённой ткани так же возникло незамутненное, незапыленное видение дхармы у домохозяина Упалия, не успел он и с сиденья встать: “Всё, что слагается, пресечется”. И вот домохозяин Упалий, узревший дхарму, обретший дхарму, познавший дхарму, углубленный в дхарму, выбравшийся из сомнений, прочь отложивший “что да как”, достигший уверенности и не опирающийся [более] на других в учении учителя, сказал Блаженному: «А теперь, почтенный, мы к себе пойдем, много у нас дел и обязанностей». «Это как ты сам решаешь, домохозяин».
И вот домохозяин Упалий, оценив изреченное Блаженным и в восхищении встав с сидения, попрощался с Блаженным, обошел его посолонь и направился в свою усадьбу. Там он окликнул привратника: «С нынешнего дня, милейший привратник, для ниргрантх мужчин и женщин дверь моя закрыта; открыта она для монахов, монахинь, мирских последователей и последовательниц Блаженного. Впредь, буде явится сюда ниргрантха, говори ему так: “Стой, почтенный, не входи. С нынешнего дня домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме. Дверь для вас теперь здесь закрыта; а открыта она для монахов, монахинь, мирских последователей и последовательниц Блаженного. Но если, почтенный, тебе надобно подаяние, то постой здесь, тебе сюда и вынесут”». «Хорошо, почтенный», отвечал привратник.
Прослышал ниргрантха Долгий Тапасвин, что Упалий, де, домохозяин, перешел в ученичество к шраману Готаме. И вот ниргрантха Долгий Тапасвин направился туда, где был ниргрантха, сын Джняти. Придя, он сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Говорят, что Упалий, домохозяин, перешел в ученичество к шраману Готаме». «Нет тому места, нет зазора, Тапасвин, чтобы домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме; уместно зато, чтобы шраман Готама перешел в ученичество к домохозяину Упалию». И во второй раз и в третий раз ниргрантха Долгий Тапасвин говорил это ниргрантхе, сыну Джняти. Но тот отвечал так же. Тогда ниргрантха Долгий Тапасвин сказал: «Схожу-ка я, почтенный, да разузнаю, перешел ли домохозяин Упалий в ученичество к шраману Готаме или же нет». «Хорошо, Тапасвин».
И вот ниргрантха Долгий Тапасвин направился к усадьбе домохозяина Упалия. И уже издали завидел привратник приближающегося ниргрантху Долгого Тапасвина. Завидев его, он сказал: «Стой, почтенный, не входи. С нынешнего дня домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме. Для ниргрантх мужчин и женщин дверь теперь здесь закрыта; открыта она для монахов, монахинь, мирских последователей и последовательниц Блаженного. А если тебе надобно подаяние, то постой здесь, тебе сюда и вынесут». «Не надобно мне подаяния, любезный», ответил тот, повернулся и направился туда, где был ниргрантха, сын Джняти. Придя, он сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Действительно, почтенный, домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме. [Говорил я тебе], почтенный, что не нравится мне это, а ты не внял. Вот и завлек шраман Готама к себе в ученичество домохозяина Упалия завлекательным колдовством». «Нет тому места, нет зазора, Тапасвин, чтобы домохозяин Упалий перешел в ученичество к шраману Готаме; уместно зато, чтобы шраман Готама перешел в ученичество к домохозяину Упалию. Схожу-ка я сам да разузнаю, перешел ли домохозяин Упалий в ученичество к шраману Готаме или же нет».
И вот ниргрантха, сын Джняти, вместе с большой свитой ниргрантх направился к усадьбе домохозяина Упалия. И уже издали завидел привратник приближающегося ниргрантху, сына Джняти. Завидев его, он сказал ему то же, что и Долгому Тапасвину. «А ты, любезный привратник, отправляйся туда, где сейчас домохозяин Упалий, и скажи: “Почтенный! ниргрантха, сын Джняти, вместе с большой свитой из ниргрантх стоит у привратной горницы и хочет тебя видеть”». «Хорошо, почтенный», отвечал привратник ниргрантхе, сыну Джняти, направился туда, где был домохозяин Упалий и, придя туда, передал эти слова. «Раз так, разложи-ка сидения в средней привратной зале». «Хорошо, почтенный», отвечал привратник домохозяину Упалию, разложил в средней привратной зале сидения и направился туда, где был домохозяин Упалий. Придя туда, он сказал домохозяину Упалию: «Сидения в средней привратной зале разложены, почтенный. Поступай, как тебе надобно». И вот домохозяин Упалий направился к средней привратной зале. Придя туда, он выбрал себе самое лучшее, самое высокое, красивое и нарядное сиденье, уселся и окликнул привратника: «Так ты, любезный привратник, направляйся к ниргрантхе, сыну Джняти, а придя к нему, скажи ему: “Домохозяин Упалий говорит, почтенный, что ты можешь входить, коли тебе угодно”». «Хорошо, почтенный», отвечал привратник домохозяину Упалию и так и сделал. И ниргрантха, сын Джняти, вошел в среднюю привратную залу вместе с большой свитой из ниргрантх.
Прежде, бывало, домохозяин Упалий, стоило ему издали завидеть приближающегося ниргрантху, сына Джняти, шел ему навстречу, сам протирал для него самое лучшее, высокое, красивое и нарядное сиденье своею верхней одеждою, застилал его ею и усаживал на него ниргрантху, а теперь сам уселся на самом лучшем, высоком, красивом и нарядном сиденье и сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Вот же есть сидения, почтенный. Усаживайся, коли желаешь». На это ниргрантха, сын Джняти, сказал: «Помешался ты, домохозяин, сдурел ты, домохозяин! Шел ты шрамана Готаму опровергать, а вернулся спеленутый хитросплетениями его утверждений. Словно некто за яйцами пошел, а яйца-то ему и подавили; или словно некто в кости играть пошел, а кости-то ему и переломали. Вот точно так же и ты, домохозяин. Завлек тебя шраман Готама своим завлекательным колдовством».
«Доброе это, почтенный, завлекательное колдовство, благотворное, почтенный, завлекательное колдовство! Если бы, почтенный, милые мне мои кровные родичи этим завлечением завлеклись, долгое было бы оттого милым мне кровным родичам благо и счастье. Если бы, почтенный, все кшатрии, все брахманы (...) вайшьи (...), шудры, весь мир с богами, с марами и брахманами, с народом шраманским и брахманским, божеским и человеческим этим завлечением завлекся, долгое было бы оттого всему миру с богами, с марами и брахманами, с народом шраманским и брахманским, божеским и человеческим благо и счастье. Я тебе, почтенный, сравнение приведу, через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного.
Когда-то, почтенный, была у некоего пожилого, почтенного, старого брахмана молодая супруга-брахманка, и была она беременна, на сносях. И вот, почтенный, говорит она тому брахману: “Ступай, брахман, купи на базаре маленькую обезьянку будет она сыночку моему игрушкой”. На это брахман отвечал молодой брахманке так: “Погоди, госпожа, покуда не разрешишься. Если родишь ты мальчика, я куплю для него на базаре маленькую обезьянку-самца, она и будет сыночку твоему игрушкой; а если родишь девочку, то я куплю для нее на базаре маленькую обезьянку-самку, она и будет доченьке твоей игрушкою”. И во второй, и в третий раз говорит, почтенный, та молодая брахманка тому брахману: “Ступай, брахман, купи на базаре маленькую обезьянку будет она сыночку моему игрушкой”. И вот, почтенный, тот брахман, влюбленный в ту молодую брахманку и привязанный к ней душою, купил на базаре маленькую обезьянку и принес ее молодой брахманке: “Вот, госпожа, принес я тебе с базара маленькую обезьянку, будет она твоему сыночку игрушкою”. На это, почтенный, та молодая брахманка сказала тому брахману: “Снеси ты, брахман, эту маленькую обезьянку Рактапанию из рода красильщиков. Придя, скажи ты ему вот что: “Хочу я, любезный Рактапаний, чтобы ты покрасил мне эту маленькую обезьянку краскою под названием “желтая притирка”, отбил бы ее как следует и с обеих сторон прогладил”. И вот, почтенный, тот брахман, влюбленный в ту молодую брахманку и привязанный к ней душою, отправился с той маленькою обезьянкой к Рактапанию из рода красильщиков и так ему и сказал. На это, почтенный, Рактапаний из рода красильщиков сказал тому брахману: “Покрасить эту маленькую обезьянку, почтенный, можно, а вот отбить или прогладить невозможно”. Вот точно так же, почтенный, прельститься утверждением ниргрантх можно и то глупым, а не умным, принять же его и заняться его продумыванием невозможно. А тот брахман, почтенный, как-то в другой раз пришел к Рактапанию из рода красильщиков: “Хочу я, любезный Рактапаний, чтобы ты покрасил мне эту новую ткань для платья краскою под названием “желтая притирка”, отбил бы ее как следует и с обеих сторон прогладил”. На что Рактапаний сказал тому брахману: “Эта твоя новая ткань для платья, почтенный, такова, что ее и покрасить можно, и отбить, и прогладить тоже можно”. Вот точно так же, почтенный, и прельститься утверждением Блаженного, святого, истинновсепросветленного, можно умным, а не глупым, и принять его и заняться его продумыванием можно».
«Однако, домохозяин, всё царское окружение знает о том, что домохозяин Упалий слушатель ниргрантхи, сына Джняти. Чьим же слушателем нам тебя считать теперь?» И вот домохозяин Упалий поднялся с сиденья, обнажил плечо, сложил молитвенно руки, обратившись в ту сторону, где был Блаженный, и сказал ниргрантхе, сыну Джняти: «Послушай же, почтенный, чей я теперь ученик!
Того, кто стоек, ушел от заблуждений, прорвался сквозь бездумье, победил победу, несмутен, сознаньем совершенно ровен, зрел добрым нравом, благомудр, [кто был] Вессантарой и не запятнан, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Не спрашивающего “что да как”, довольного, изблевавшего скоромь мирскую, сорадующегося, законченного шрамана, человека, живущего с последним телом, мужа несравненного, беспылкого, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Несомневающегося, искусного и знатока Устава, избранного из колесничих, непревосходимого, блистательного Дхармой, неколебимого, создателя сияния, гордыни пресекателя, богатыря, стоящего на Дхарме, смиренного всем существом, превозмогшего привязанность, свободного, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Змия-слона, в безлюдье отдыхающего, истощившего препоны, свободного, благого собеседника, омытого, свернувшего знамена, ушедшего от страсти, смиренного, не рассеивающегося, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Седьмого из вещих, необманчивого, троеведающего, достигшего Брахмы, снатаки, знатока словоделения, ненапряженного, изведавшего веды, разрушителя крепостей, Шакры, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Ария, развившего себя вполне, достигшего того, что достижимо, изъяснителя, памятующего, зрящего вокруг, несклоняющегося, неотклоняющегося, беспохотного, достигшего мощи, его, Блаженного, теперь я слушателем стал.
Воистину прошедшего, созерцателя, не следующего за помехами, чистого, независимого, неоставленного, уединенного, достигшего верхушки, выбравшегося и помогающего выбраться другим, его, Блаженного, я слушателем стал.
Покойного, мудростью обильного, мудростью богатого, ушедшего от алчности, Татхагаты, благоушедшего, того, кому нет равной личности, бесподобного, уверенного и умелого, его, Блаженного, я слушателем стал.
Отсекшего влечение и пробудившегося, ушедшего от смрада, непятнаемого, достойнейшего, якши, величайшей личности, важнейшего, величайшего, достигшего славы высот, его, Блаженного, я слушателем стал.»
«Когда же ты составил, домохозяин, эти похвалы шраману Готаме?» «Представь себе, почтенный, огромный цветочный ворох из разных цветов, а ловкий сплетатель гирлянд или ученик сплетателя гирлянд составляет из него пеструю гирлянду; вот так же, почтенный, и у Блаженного множество достоинств, не одна сотня достоинств. Трудно ли воздать похвалу тому, кто похвалы достоин?»
И тут у ниргрантхи, сына Джняти так невыносимо ему было величание Блаженного, горлом горячая кровь пошла.
|
Блаженный пали: Bhagavа. Самый частый титул Будды в устах буддистов. Имеется в виду, что Будда обрел благую долю (bhaga) для себя и может помочь обрести ее другим. В индуизме это же слово значит “Господь” и прилагается преимущественно к Вишну, например, в Бхагавадгите. |
|
Городок в округе Раджагрихи, столицы царства Магадха. |
|
Название благоуханной разновидности манго. |
|
Пали: niggantho, санскрит: nirgrantha этимологически: “избавившийся от узлов”. Обычное название джайнов в ранних буддийских текстах. |
|
Пали: nатaputto, в вариантах: nаthaputto или nаtaputto, на санскрите: Jгаtiputro и др., основатель исторического джайнизма Вардхамана Махавира. |
|
Стволы пали: daндa. Можно понять и “кары”, но такое толкование этого слова хорошо подходит только к джайнскому аналогу дурных деяний. В выбранном варианте перевода предлагается понимать стволы как опоры или устои живого существа. Впрочем, оба прочтения могли в подлиннике совмещаться. |
|
Пали и санскр.: Upаli. Я добавил й на конце для удобства склонения. |
|
Похвальба завзятого спорщика; некоторые образы здесь остаются не до конца ясными. Пассаж встречается в палийском каноне неоднократно. |
|
Нет тому места, нет зазора мы бы сказали, конечно, “нет возможности”, но древний текст предпочитает выразить “возможность” как место в пространстве мыслимых вариантов. |
|
Будда имеет в виду общую для Древней Индии убежденность, что аскеты, де, могут обретать могучие магические силы. Подобные мотивы нередки в индуистских пуранах. |
|
Т.е. четыре аспекта отношения буддиста к действительности, а в расхожем переводе т.н. “благородные истины”. |
|
Приведена формула “обретения слуха к дхарме”, иначе “вступления в поток”. Таким образом, в результате лекции Будды Упалий из заурядного обывателя (pRthagjana) стал арием, сделал первый важный шаг на пути к нирване. |
|
По-русски удалось буквально воспроизвести брань разозленного шрамана. |
|
В подлиннике игра слов другая “игральная кость” и “глаза”. |
|
Имеется в виду последняя земная жизнь Бодхисаттвы перед рождением в облике Сиддхартхи Гаутамы. О ней рассказано в завершающей палийское собрание джатак “Джатаке о Вессантаре”. Сам эпитет в устах Упалия звучит анахронизмом. |
|
Завершающего группу из семи будд, в которую входят также Кашьяпа, Кракусандха и др. |
|
Снатака арий, закончивший традиционное обучение и прошедший через завершающий его обряд омовения. |
|
Востину прошедший Татхагата, что иначе толкуется как “Воистину пришедший, востину ушедший, к таковости пришедший, пришедший так же, как былые Будды, и др.” |
|
Здесь якша в древнейшем значении дух, могучее и священное существо. |
|
Перечень эпитетов, вложенный в уста Упалия, представляет собою первый пример жанра величания, не слишком частого в буддийской традиции. Гораздо шире известны подобные величания в индуизме, также сводящиеся к нанизыванию редких и изысканных эпитетов. |
А. П.
Copyright © Буддизм России 2004. Все права защищены. www.BuddhismOfRussia.ru