Пожертвуйте на издание книгПисьмо редакторуСсылки
На главную страницу
Нет войне! Миру - мир!

Ом Мани Падме Хум




Инь-Янь

Интересная рецензия на русский перевод Чандракирти

25.12.2010

Источник - http://edgar-leitan.livejournal.com/117807.html

Эдгар Лейтан - Введение в мадхьямаку: рецензия на русский перевод

Передо мной недавно вышедшая книга: "Буддийское Учение о Пустоте: Введение в Мадхьямику" (под редакцией А. Орлова, в переводе Д. Устьянцева), представляющая собой русский перевод с тибетского известнейшего трактата буддийского философа Чандракирти (7 в. н.э.), одного из важнейшиx по данному разделу буддийской философии. Купив это издание летом 2010 г. в Петербурге, я было обрадовался. Но по более внимательном изучении книги мои первоначальные восторги, к сожалению, всё более стали казаться мне чрезмерными и, в конце, даже совсем неуместными. Почему же так?

Я ожидал увидеть солидное научное издание, представляющее не только филологически выверенный научный перевод с тибетского языка трактата Чандракирти, но и добротное введение в проблематику изучения философии мадхьямаки в мировой академической буддологии, а особенно в историю изучения научного творчества Чандракирти, и специально в проблематику трактата "Мадхьямака-аватара" (madhyamakāvatāra) и его различных текстов (изводов). Увы, ничего подобного я не нашёл.

А что же обнаружилось? Начнём с самого заглавия. Внимательному читателю, не знакомому с реалиями санскритских наименований, не может, однако, не броситься в глаза подзаголовок книги: "Введение в мадхьямИку". Я же озаглавил свой маленький очерк: "Введение в мадхьямАку". Здесь нет описки. Философия срединности действительно называется на санскрите "мадхьямАкой" (madhyamaka). А вот буддисты-адепты этого учения (представленного в своих высших проявлениях такими великими именами, как Нагарджуной, Арьядэвой, Буддхапалитой, Бха(ва)вивекой и тем же Чандракирти) — называются имено "мадхьямИками" (mādhyamika) — через "И" и с долгим первым "а".

То ли по какому-то странному недоразумению, то ли по незнанию грамматики санскрита, некоторые из занимающихся буддизмом в России продолжают именовать философию — "мадхьямИкой". Это тем более странно, что переводчик на стр. 82 даёт обратную транслитерацию санскритского названия трактата с тибетского языка, которая звучит как madhyamakāvatāra(nāma).

Но то, что простительно для профана или любителя, совершенно недопустимо для печатного издания, вдроде бы претендующего на научность. Или же данная претензия — всего лишь вещь, мною страстно желаемая, но авторами (переводчкиком и редактором) никак не замышлявшаяся?

Помимо грубейшей ошибки в заглавии книги (а А. Орлов, написавший введение, так и продолжает называть философию "мадхьямИкой", см. напр. на стр. 4, 9 и т. д.), нет никакого объяснения тому историческому факту, почему же трактат ИНДИЙСКОГО буддийского учёного и учителя (а всякий известный традиционный индийский учёный — это всегда учитель, но нет, на мой взгляд, никакой необходимости называть его высокопарно и несколько безвкусно — "Мастером") — переводится именно с тибетского языка, а не с санскрита, как можно было бы ожидать.

Вероятно, проблематика потери огромного корпуса оригинальных санскритских сочинений буддийских учёных и тот факт, что многие из важнейших трактатов дошли до наших дней лишь в тибетском переводе (очень различного качества), нимало не интересует наших авторов.

[Конечно, последние годы принесли в этом отношении немало радостных неожиданностей буддологам и заинтересованным буддистам: например, командой нашего венского академика Э. Штайнкелльнера в Китае были открыты рукописи санскритских оригиналов буддийских трактатов, считавшихся утерянными и известных дотоле лишь из тибетских и иных переводов.Теперь эти трактаты критически издаются, исследуются и переводятся, например, Джинендрабуддхи].

Да и сами тибетские ТЕКСТЫ переводов буддийских ТРАКТАТОВ (трудов) с санскрита дошли до нас в различных редакциях-изводах, являя дотошному исследователю немало проблем с прочтением и адекватным пониманием тёмных мест. Обсуждаемое издание, однако, не даёт ни малейших поводов думать, что нашим авторам (А. О. и Д. У.) известно о таком общем месте в научных дискуссиях (locus communis), как текстовая критика, критические издания, разночтения, различные редакции и проблематика традиции. Или неизвестно (что было бы весьма скандальным фактом), или просто совершенно неинтересно.

Также вообще не делается никакого различия между ТЕКСТОМ и ПРОИЗВЕДЕНИЕМ (= трактатом).

Вероятно, ещё со времён тартусской семиотической школы (а может быть, и раньше) в русскоязычный обиход вошло понятие "текста", перекочевавшее в наше время на страницы самых популярных изданий, блогов и т. п. Слово "текст" употребляют к месту и не к месту, нисколько не задаваясь вопросом об указанной выше разнице между конкретным "текстом", который — вот он, — лежит у меня перед глазами, и неким "произведением" какого-либо жанра словесности.

И если для произведений, написанных нашими современниками, данное различие обычно малосущественно, то для произведений давностью во много столетий или даже тысячелетий, особенно относящихся к категории так называемой "анонимной литературы", разраставшейся веками (вроде того же великого индийского Эпоса) и существующей во множестве редакторских изводов, различие важно. Так же важно оно для буддийских трактатов, дошедших до нас в различных редакциях в составе, например, разных тибетско-буддийских канонических сборников. Но во введении к рассматриваемой нами книге об этом ни слова! То ли для редактора и переводчика это несущественно, то ли они об этом попросту не задумывались.

Только автор очерка не отделяет своего понимания мадхьямаки — от, возможно, альтернативных. Как он понимает — так оно, вроде бы, и есть. Именно такое впечатление складывается, читая введение г-на А. Орлова. Впечатление то ли дилетантства, то ли просто популяризаторского изложения возникает и при чтении "традиционного" жизнеописания Чандракирти на стр. 77 слл. (где именно, в каких "традициях" мы это находим? Опять же ни слова), а также при изучении таких пассажей, как "Они как бы говорят жентонгпа: 'Уважаемые! Мы не спорим с тем...'" (стр. 61).

В то же время, рассказывая о спорах мадхьямиков школы шентонг (вообще-то именно через "ш". Видимо, буква "ж" представляет собой реликт бурятского произношения тибетских слов в работах некоторых российских буддологов — всё должно быть не как общепринято в мировом научном сообществе, а иначе, по-своему!) и рангтонг.

Итак, написанное А. Орловым введение представляет собой никакое не введение в проблематику истории изучения переводимого трактата, и даже не в проблематику исторического становления философии мадхьямАки (sic!), что было бы законным ожидать от книги, претендующей на научность.

Введение являет собой философствование самого г-на А. Орлова по поводу того, КАК ОН понимает философию мадхьямаки. Не буду подробно вдаваться в интерпретации редактора: с чем-то можно было бы спорить, с иным — соглашаться. Но возьмём, к примеру, какие-либо из его заявлений, наподобие личного мнения о "весьма распространённой среди тибетологов точке зрения". Хорошо, любой исследователь имеет право на субъективный взгляд, но где хоть одна конкретная ссылка на "многих тибетологов"? — не назван ни один. Для популярного очерка это в порядке вещей — не перегружать текст обильной россыпью ссылок. Но для издания, (предположим...) претендующего на научность — недопустимо!

Также непонятно, с какого именно издания переводился текст "Мадхьямака-аватары", и почему переводчик выбрал именно это издание. Об этом, опять же, ни слова. Здесь царит такая же тишина, как и в отношении "комментариев известных тибетских мастеров", которые, как кажется, перемежаются с собственными соображениями на сей раз переводчика. Какие комментаторы, какие издания комментариев и по какому принципу отбирались -- ни гу-гу!

О характере данной книге говорит и обилие терминов, почтительно, с религиозным трепетом написанных с заглавной буквы. В одном только названии — "Будийское Учение о Пустоте", в подзаголовке — введение в "Мадхьямику", тибетские "Мастера"... Впечатление это производит такое же, какое возникает при чтении, к примеру, христианского или иного богословского трактата с его майестатическими (величальными) выделениями терминов прописью — Церковь, Христово Учение, Спасение, Таинство, или — Умма, Праведные Халифы и проч.

Я, конечно, ни в коей мере принципиально не против такого графического приёма. Однако преизобилие выделеных заглавными литерами "Священных" (для автора и/или его "Общины") понятий несёт, на мой взгляд, налёт стилистической безвкусицы (хотя, конечно, и считается, что о вкусах не спорят), а также намекает, что издание именно что не научное, а скорее религиозное. Это важное и существенное, с моей точки зрения, допущение или предположение.

Автор же введения, рассуждая о мадхьямаке (которую он ошибочно не престаёт именовать, как уже указывалось, мадхямИкой), с лёгкостью перескакивает с индийских классиков на "современных мастеров" или интерпретации "многих тибетских лам" (ср. например ссылку 1 на стр. 4). То есть неискушённому читателю так и должно представиться, что философия "мадхьямака", если оставить в стороне исторические споры шентонгпы с рангтонгпой (объясняемые во многом политической конкуренцией), а также сватантрики с прасангикой, так и должна пониматься однотипно, как её понимают "тибетские ламы", совершенно вне контекста исторического развития своих идей. Примерно так же "традиционный христианин" заявит, что "Священное Писание надиктовано Духом Святым", а "записали Eго Евангелисты". Разве тут поспоришь?!

Это помимо странного именования всяких "тибетских лам" безусловными авторитетами в вопросах буддийской философии. Как известно, "ламами" в популярной литературе назывались и продолжают зваться любые тибетские (или иные, происходящие из гималайского религиозно-культурного ареала) монахи, вовсе необязательно высокоучёные "геше" или "кхнепо". Так что налицо гипертрофия мнения любого тибетца, носящего монашеское одеяние, основанного часто просто на конвенции, а не на детальном знании предмета.

Теперь о имеющихся редких цитатах-ссылках на произведения "вторичной" литературы. По ним складывается чёткое мнение, что практически, кроме В. П. Васильева, работавшего в 19 веке, О. О. Розенберга и Ф. И. Щербатского, никаих авторитетных исследователей нет, а в мировой буддологической науке, начиная с 1920-х гг. примерно, вообще ничего (!!!) не происходило. Вообще почти ничего! Ну, что-то написали ещё Андросов, Рудой, Лысенко, Шохин и Дхеффри Хопкинс, а также несколько тибетцев, давно переведённых, естественно, на английский язык. Список литературы, если я не ошибся в подсчётах — 19 русскоязычных и 13 англоязычных наименований, да одно тибетское издание Рэндавы, а также его английский перевод.

Впечатление такое, будто переводчик активно пользовался также имеющимися английскими переводами Мадхьямака-аватары (есть и французские, а возможно, и другие) — по "доброй" российской традиции переводить только то, что уже переведено хотя бы на английский язык, и не трогая непереведённые вещи [исключение, насколько я знаю, составляет труд по переводу цонкхаповского Ламрима, переводчик Кугявучюс, редактор Терентьев. Это издание — действительно новаторская вещь. На время его публикации ещё, кажется, не было английского перевода]. Однако в тексте книги ни слова обо всех имеющихся в мире переводах трактата Чандракирти. Впрочем, я не хочу голословно ставить под вопрос добросовестность переводчика, а на выискивание (возможных) переводческих ляпов у меня нет времени и сил. Замечу только вскользь, что перевод — достаточно свободный от нюансов филологической филигранности. Впрочем, это уже отдельная тема.

Что же следует из всех вышеуказанных соображений в качестве выводов?

Книга представляет собой перевод с тибетского языка известного произведения буддийской философии, предварённого распространённым, добротным любительским введением. Книгу эту нельзя назвать научным изданием. С одной стороны, её можно назвать произведением религиозно-философской буддийской литературы, а также переводом на русский язык в русле религиозной же, современной буддийской традиции, в свете которой можно понимать и введение.

Научное значение книги, в строгом смысле этого слова, приближается к нулю, не неся никаких открытий, оригинальных наблюдений или прочих новаций ни в текстологии, ни в интерпретациях, ни в исследовании истории идей.

Однако никоим образом нельзя отрицать её культуртрегерскую, религиозную и философскую просветительскую роль. Жанр её можно охарактеризовать как научно-популярный и, одновременно, как буддийскую религиозную проповедь.

Косвенным образом, помимо "школьного" изучения мадхьямаки в редакции Чандракирти русскоязычным буддистским сообществом, не владеющим языком оригинала, а также заинтересованными философами-невостоковедами, равно же и любыми любителями-энциклопедистами, книжка может быть использована любителями, самостоятельно занимающимися тибетским языком, в качестве подспорья (поскольку имеется тибетский текст произведения).

 

вернуться назад